24-летняя российская художница-акционистка Катрин Ненашева объяснила, почему удалила свою запись про пытки, которым она подверглась в «ДНР» месяц назад. По словам девушки, она скрыла своей пост в Facebook из-за резонанса, и оставила его доступным только для друзей.

— Дорогие, спасибо за слова поддержки. В моем посте о Донецке накопилось море оскорблений и информационной грязи, поэтому он доступен теперь только для друзей. Идея про проект и дальнейшую работу актуальна, я еще отдельно про это напишу. А еще если рядом есть кто-то близкий, пожалуйста, обнимите ее/его, — написала она.

Катрин Ненашева рассказала об избиении в «ДНР» 26 июня, в Международный день в поддержку жертв пыток. ООН провозгласила его в 1997 году.

По словам Ненашевой, все случилось в мае, когда она поехала в Горловку, откуда родом ее мама, дедушка и бабушка. В «ДНР» девушка поехала со своим другом, их задержали в магазине и отвезли в какой-то кабинет.

Русская служба ВВС полностью записала рассказ современной художницы. «КП» в Украине» приводит его с небольшими сокращениями.

— У меня была давно в целом мысль поехать [в Горловку] и посмотреть, что там вообще происходит, сходить на могилу к бабушке, понять, что стало с дедушкиным домом. И я как-то это продумывала, продумывала и решила поехать. В саму Горловку мне посоветовали не ехать, потому что там опасно и негде остановиться. Сказали, что безопаснее в Донецке, где более-менее все окей.

Мы поехали вдвоем с другом, буду называть его С. Нам рассказали про комендантский час, про то, что надо себя спокойно вести, коммуницировать тоже с людьми аккуратно, не говорить особо о своих [активистских] бэкграундах, особо не разговаривать про российскую власть. Мы отписывались каждые 8-10 часов нашим друзьям, что с нами все окей.

Мы въехали через Ростов, сняли квартиру через сайт Airbnb обычную в центре. Вечером, когда мы были уже в квартире, мне на «Фейсбуке» написал какой-то незнакомый чувак, вот вы сегодня въехали в ДНР — и называет номер машины. И они совпадают. И говорит: «Если это вы, то у меня есть для вас кое-какая информация. На вас есть какая-то ориентировка, если вы в ДНР, то лучше уезжайте».

Следующие два дня все было окей и много было расслабляющих факторов: центр города очень мало отличается от Москвы, там куча открытых кафе, везде играет музыка, куча модных молодых людей и все классные, очень обеспеченные и клево выглядят. При этом повсюду ходят военные, есть комендантский час, но в целом растворяется вся эта военная штука, и ты уже мало в целом отличаешь человека в военной форме от чувака с татуировками в джинсовых шортах.

На второй день мы вечером вышли в центре в магазин, и я стою, расплачиваюсь на кассе и вижу, как вдалеке, на выходе стоят мусора. У меня мелькнуло что-то, но я подумала, что это может быть не связано [с нами]. Я выхожу, прохожу несколько шагов, они тут же меня окружают под предлогом проверки документов. Я им даю паспорт, они смотрят, смотрят, и тут я вижу рядом у чувака, чуть поодаль стоящего, распечатанные мои фотографии, черно-белые с Триеннале в «Гараже» (музей современного искусства в Москве. – Авт.).

Они сличают, такие: ага, классно, и начинают в достаточно агрессивной форме тащить под руки: «Поедем в отделение, нам надо вас допроверять».

Нас привезли в какое-то достаточно обычное отделение полиции. Там уже были разные чуваки, достаточно миксованные — кто-то в военной форме, в основном все в штатском.

Начался допрос, в целом классический, чуть-чуть пожестче, чем когда тебя в России задерживают стандартно (Катрин Ненашеву неоднократно задерживали во время ее художественных акций. – Авт.). Нас развели по разным комнатам, изъяли телефоны, главный вопрос был: че вы сюда приехали, что вы тут хотите, че вам надо.

Ответы «потому что дедушка» их не очень устраивали: да что вы гоните, не могли вы просто так приехать.

Потом истекло три часа, и они говорят: ладно, мы сейчас вас уже отпустим, попейте водички. У нас взяли отпечатки пальцев, фотографии, вот это стандартное.

Мы стоим на выходе, стоят два мусора, и они такие ща-ща, подождите. Мне говорят «пойдем» и зачем-то заводят в соседнюю комнату, закрывают дверь буквально на минуту и потом говорят: выходи. Я выхожу, и стоит чувак в маске, в военной форме, и у него в руках кожаный гигантский мешок, он надевает мне этот мешок на голову, наручники, и меня куда-то поволокли.

Художницу задерживали за акции в России. Фото: facebook.com/katrin.nenasheva

Помню супербольшое чувство дезориентации — понятное дело, что надевают мешок, толкают, я там *** [упала] с лестницы, никто, конечно, за ручку не вел. Запихивают в какой-то грузовик или что-то такое, скорее всего это был грузовик.

Там уже был чувак, который орал так, что я даже не умею так материться пока еще. Наверное, научусь скоро. В общем, там сидит чувак и орет, что нас сейчас подорвут на минах, что мы сейчас пожалеем, что мы родились, что мы трупы.

Грузовик закрылся, они врубили какую-то очень громкую музыку, машина поехала, и начался полный ***, чувак стал избивать нас, он реально навзрыд орал. За двадцать минут я там два, три или четыре раза пережила рождение и смерть, потому что он очень много каких-то адовых говорил штук — и про подрыв на минах, и про расчленение, и про электрошокер, и бил тоже — не очень сильно, но так, нормально. И запрещал говорить вообще, сначала двигаться, потом говорить запрещал.

Потом нас выпинали из этого грузовика. Нас с С. сразу развели в разные комнаты. Я в общем оказалась на полу где-то. На каком-то кафельном полу и чувак пинает меня ногами, орет, ну что, ты пришла умирать, хорошо, сейчас я тебя сначала помучаю, потом ты умрешь.

Главный вопрос был: «Что ты сюда приехала, сука, тварь ***, давай отвечай, если не ответишь, убью тебя, убью твоего хахаля». Он снял мешок и стал *** [тыкать] мне пистолет в грудь, в лицо, в лоб. Тогда я могла увидеть, где я нахожусь, хотя бы. Это был обычный, не знаю, некий кабинет, с компьютером, с какими-то грамотами, с Путиным, с длинным таким столом.

И эта *** с пистолетом какое-то время продолжалась, я, конечно, говорила свою правдивую версию, два раза я ее сказала, он мне сильно ***, потом на третий раз он стал заводить пистолет и орать, что если ты типа еще раз это повторишь, то тебе *** и всем. Очень злился. Но помимо ударов и оскорблений это был единственный вопрос, который его интересовал. Это был чувак, просто в штатской одежде, лет наверно 35, такой нормальный вроде на вид.

Потом он достал автомат, я не знаю, что это был за автомат, Калашников, наверное. И тоже стал им размахивать и орать: «Да ты знаешь, откуда это у меня, да ты знаешь, кто я такой, я типа столько войн прошел, да я столько типа служил, да я вообще в Чечне знаешь скольких людей этим авоматом ***» — и опять стал ко мне автомат приставлять.

И с этого момента я отсчитываю, когда начался какой-то… для меня какая-то экзистенциальная яма, потому что с этого момента началась история, которую он мне стал рассказывать. И вот эта главная штука, которая мне запомнилась, что он приставлял автомат и говорил: «Я все равно сдохну, сегодня или завтра, я для того, чтобы сдохнуть здесь, у меня нет другой роли, мне ***, что сейчас с тобой будет, я могу сделать с тобой все что угодно, потому что я [сам] труп».

Он меня заставлял смотреть видосы на «Ютьюб», и первый видос, который он поставил, было обещание Путина дать бойцам ДНР гражданство. И он показал мне этот видос и стал орать: «Где мое гражданство, у меня нет гражданства, у меня нет вообще ничего, я вообще никто, я тут пушечное мясо, *** [совсем] никому не нужен».

Потом он стал показывать фотографии своего сына и орал, что он тоже, если надо, пойдет воевать, но он тоже *** [совсем] никому не нужен. Так в процессе он рассказал историю свою, что изначально он служил в полиции Донецка, был гражданином Украины, потом, когда началась война, стало приезжать очень много разных людей, в том числе добровольцев из России, потому что не было уже никакой охранной структурной системы и людей избивали, убивали, грабили. По его рассказу, они просто с бывшими военными и полицейскими собрались и решили самостоятельно пытаться патрулировать город.

Он орал, что уезжать он не хочет, потому что это его земля, что Россия дает оружие и только за счет оружия они могут выживать.

Я выбрала такую странную тактику, мне кажется, меня это спасло, я спрашивала: «А что я могу для вас сделать?» И изначально его это дико бесило, потому что, конечно, по его концепции, куда уж там, что я могу сделать.

Но в итоге это привело к тому, что у него закончился психоз, мы стали разговаривать. Странно, конечно, он тоже то *** [ударит], то скажет «Давай я тебе кофе сделаю», началась такая полная *** [ерунда]. Потом опять: «Зачем ты сюда приехала», а параллельно ад продолжался в соседней комнате, где был С. В какой-то момент он стал кричать очень сильно. И это просто был ад. Я это считаю самой главной пыткой, которая у меня была.

Периодически приходили чуваки, говорили, что С. тебя сдал, что он тебя не любит, ему на тебя *** [наплевать], что он сказал, зачем ты сюда приехала, он там уже полумертвый лежит. В какой-то момент, после того как у нас с этим чуваком, офицером разговор потек про его жизнь, я просила, чтобы они остановились, и он попросил чуваков меньше бить [С.]. Начались какие-то более-менее спокойные несколько часов.

Конечно, он заставил меня выпить. Налили мне коньяк, я выпила, и один из этих агрессивных чуваков приставляет мне к шее руку: «А теперь говори, чей Крым». Я говорю, что Крым сейчас находится на территории Российской Федерации.

В общем, это был неправильный ответ, он начал меня душить, *** [бить] головой об стену, к нему присоединился второй чувак. И чувак, который офицер [и который меня допрашивал], остановил его уже. Но я, честно говоря, балансировала на грани жизни и смерти, то есть там секунд 15 оставалось, и я бы там сдохла.

Уже было где-то шесть-семь утра, и как раз какой-то телефонный звонок раздался, и он говорит по телефону: «Да нет, вроде ничего такого, они типа просто приехали» — и вывел меня за дверь.

Это было утро, там стали появляться странные люди в офисной одежде, которые, видимо, пришли к восьми утра на работу, явно, наверное, догадываются о том, что здесь происходило, но как бы типа, конечно же, нет. И было удивительно: девушка в белой рубашке на каблуках, чуваки с портфелями.

В какой-то момент утром они меня наконец погуглили, озвучили какие-то странные версии, что я — подруга Павленского, что я придумывала какие-то акции Павленскому, какой-то бред. И описали какую-то *** [ерунду], что мне якобы кто-то там хотел типа нож в спину прифигачить: «Нет, ты вообще тупица. На тебя тут как на протестную… некого протестного персонажа готовилось покушение сотрудниками СБУ для того, чтобы совершить на территории ДНР провокацию».

Говорят, мы вас сейчас отпускаем, но вам нельзя здесь оставаться. И поэтому мы сейчас вам закажем такси, за которое вы заплатите, оно вас отвезет на границу и идите как бы на [***] отсюда. Вещей у нас никаких не оказалось, не смогли ничего взять. В общем нас довез этот таксист, ну и все, через полтора часа мы были в Ростове. Ну не в Ростове, а на территории России.

Я помню, что мы в конце писали объяснительную некую. Она была на имя какого-то чувака из министерства внутренних дел. «Были доставлены для разъяснения личности, претензий не имеем». Мне, конечно, было смешно, я уже не могла как-то нормально коммуницировать, и был самый смешной момент со строчкой «претензий не имею». Я остановилась, подняла голову, смотрю на них обоих и говорю: «А если я хочу пожаловаться, то куда?» — «Да иди ты на ***». И С. тоже говорит типа: «Хватит».

Сейчас у меня есть цель сделать проект по работе с ПТСР (посттравматическим стрессовым расстройством. — Авт.) бывших военных и их реабилитацией, адаптацией. Может, я нахожусь в состоянии аффекта, но этот чувак меня достаточно сильно тронул своим месседжем.

Ненашева — номинант Премии Кандинского. Фото: facebook.com/katrin.nenasheva

СПРАВКА

Катрин Ненашева — номинант Премии Кандинского-2017 в номинации «Молодой художник. Проект года». А также номинант премии Бориса Немцова-2018 за смелость в отстаивании демократических ценностей в России.